"Чёрная вода"
тем осенним вечером за окном лилась чёрная вода.
я лежал на полу и слушал, как в стенах затихала мольба.
эхо стихало, сливалось в единое "не уходи".
я никогда не вставал на колени, даже когда был один.
у каждого найдется парочка принципов, которые не продашь.
граница их неизмерима, даже когда ты последний алкаш.
в детстве, мама рассказывала про человека из концлагерей,
которого не сломали ни пытки, ни истязательства егерей.
у него отобрали одежду, достоинство, даже жену и детей.
его собратья штабелями ложились, лишь бы дожить до зарей.
плохо помню концовку рассказа, помню только одно:
я никак не понимал, что же заставляло держаться его.
в мирное время нервные срывы — совсем не чета боевым:
ссора с любимой, начальник козлина... вот и вскрылся нарыв.
в детстве я плакал, когда мне поставили за поведенье "трояк".
годами попозже — от друга любимой, что "она не твоя".
сравнить глупо, чего мы боимся: время расставит своё.
то, что мне снилось в кошмарах — оно взяло и сбылось.
дважды лежал с клинической смертью, её уже не боюсь.
но есть в этой жизни что-то ужаснее, чем остановленный пульс.
тем осенним вечером за окном лилась чёрная вода.
я говорил: не стоять на коленях. и не молить. никогда!
если я дважды готов был увидеть плетеный свой саван и гроб,
значит я вынес из маминой сказки какой-то полезный урок.
я продавал свою совесть, достоинство, честь за осколки тепла,
я был зависим не только от ласки, но и от вещества.
я был предателем, проламывал днище того, что казалось мне дном.
но никогда не вставал на колени. это грозило концом.
так что же бывает страшнее, чем смерть, чем всё, что случилось со мной?
что же заставило встать на колени и умолять об одном?
смерть оболочки — ничто по сравнению с гибелью части души.
я умолял о спасении, когда понял, что ей больше не жить.
вот — настоящий финал той истории, что в детстве твердила мне мать:
что тот человек был с большой силой воли, но и его умудрились сломать.
лишь когда то, за что я держался — сломалось напрочь и в прах,
только тогда я сумел умереть. по настоящему. не на словах.
тот человек просто встал и пошёл, был обычный сентябрьский день.
в месте, известном как "аушвиц", он был — лишь обычный еврей.
сломленный полностью пытками, он умер и стал несломим.
всё, что осталось в нём сущего — у него отобрать не смогли.
смерть — это то, бывает с другими, Иосиф сказал нам давно.
чёрная слякоть ломилась, стучала, билась через окно.
дверь закрывалась и эхо мольбы утихало в ушах, что ушла.
я стоял на коленях. я умер. тело залила вода.
под утро — обычное утро.
день, как всегда начался.
работа, заботы, как трутень
чувствуешь ты. как всегда.
и только свободы потоки, безумия грани сошлись.
умерший я — воскресился. свободный от страхов. всю жизнь
думал, как буду бороться за страшное действие "жить".
а оказалось всё проще. надо лишь — жизнь пережить.
